общего. Зато эта, приднепровская, с яблонями-райками напоминала окрестности американской Солнечной долины.

Мэри была влюблена в ту местность, искренне считала, что эти земли когда-то принадлежали родственникам ее мужа. Она просила Джона выкупить ферму. На всякий случай. Даже как-то обронила: «Здесь и умирать было бы легче»… Умерла Мэри в военном госпитале. Не выдержало сердце: полковник Джон Смит — и вдруг русский шпион…

— Раньше сад принадлежал совхозу, — заговорил старик, отвлекая Ивана Григорьевича от грустных воспоминаний.

— А теперь?

— Купил какой-то кореец. Собирается лук выращивать.

— Но сад еще плодоносит?

— Когда как… Да толку. Не помню случая, чтобы фрукту дали созреть. Каждый думает: если я не обнесу, то обнесут другие. Вот и устраиваем соцсоревнование: кто обнесет быстрее.

Тем временем поднялись на кручу. Отсюда ступени вели к воде. Внизу светлым пятном выделялся песчаный пляж. На нем — ни души.

— А ваша тропинка вон туда. — Старик показал на кусты боярышника, за которыми четко просматривался зеленый забор. — Идите вдоль забора. Найдете лаз. Через него и попадете прямо в город нашего панства.

— А как же патруль?

— А его там нет, — сказал старик. — Но если вдруг… Тут менты лазят — дорогу спрямляют. Тогда вы прикиньтесь иностранным туристом. Лучше всего американцем. Их у нас не любят, но так как они денежные, с ними считаются.

Они шли по гребню высоты. В закатных лучах осеннего солнца Днепр казался огненным. Но куда красочней в этих же лучах выглядел дачный город: крыши домов из меди, некоторые — из титановых сплавов. И все это сверкало, сияло. Так в ясный солнечный день сверкают и сияют величественные купола кремлевских соборов. Украинские паны не московские господа, а умеют обустраиваться не хуже московских.

— У меня там племяш служил в охране, — говорил старик, показывая подбородком на дачный город. — Лафа была, да по-дурному кончилась.

— Что так?

— А так. Попросили его одному американцу найти молоденькую проституточку. Из простеньких. Племяш ничего умного не придумал, как предложить повариху из милицейской столовой. А эта стерва с трипперком оказалась. Племяша вызывал на ковер сам пан Ажипа. Из-за этого инцидента, говорили в городе, Америка могла с Украиной разорвать дипломатические отношения.

— И чем это кончилось? — осторожно полюбопытствовал Иван Григорьевич.

— Чем же… — ухмыльнулся старик. — Кто-то умный успокоил мэра: вот видите, сказали ему, и Украине есть что в Америку экспортировать.

— А где же теперь ваш племяш?

Старик из-под туго набитого мешка озорно взглянул на спутника:

— У бывших ментов, дорогой товарищ, лучше всего получается рэкет. А это в наше время очень престижная профессия.

На развилке тропинок старик остановился:

— Ну, бывайте. Вам сюда — вдоль забора, а мне вон туда, — показал на одиноко стоявшее железобетонное строение и пояснил: — Раньше там был склад ядохимикатов. В настоящий момент я как бы его приватизировал: держу своих козочек. С козочками, к вашему сведению, выживала любая цивилизация. В молодости, будучи археологом, я защитил кандидатскую, о роли скотины в жизни наших предков… Ну, всего вам…

Патрули, оказалось, были повсюду. Не доходя до лаза, Иван Григорьевич сзади себя услышал окрик:

— Эй, диду! А ну, стий!

На тропинку вышел молоденький лейтенант с прической под «крутого», поманил пальцем. Иван Григорьевич сделал вид, что не понял жеста. Уже не оглядываясь, продолжал идти. Лейтенант догнал его, остановил.

— Диду, кому сказано? — Голос жесткий, холодный. «Этот, пожалуй, набьет». Иван Григорьевич заговорил по-английски. Лейтенант слушал, но не понимал. Пришлось перейти на корявый русский:

— Что такой «куды»? — и сделал манящий жест пальцем. Но тут выскочил второй милиционер, постарше возрастом, круглое лицо мятое, припухшее, видимо, спал.

— Вы не с катера? — спросил второй.

— Катер! Катер! Понимайт?

— Ес! Ес! — воскликнули оба.

— Меня приглашайт Ажип Слав Тарас. Понимайт?

— Вы гость Славка Тарасовича?

— Ес. Дом Ажип, сколько миль?

— Это близко, — дружно заговорили милиционеры. — А дом его под медной крышей. Коттедж!

— Коттедж? О’кэй!

На милицейском «уазике» Иван Григорьевич подкатил к причудливо выстроенному трехэтажному зданию, в миниатюре напоминающему средневековый замок. На мраморных ступенях высокого крылъца в голубой пижаме стоял сам хозяин. Гордым видом он как бы давал понять, что в дачном городе живут люди, знающие себе цену.

Глава 11

— Прежде всего, банька, — сказал хозяин, встречая гостя.

— Не возражаю, — ответил гость, разыскивая глазами, куда бы приткнуть полиэтиленовый пакет с рисунком обнаженной певицы.

— Что там? — Славко Тарасович показал на пакет.

— Коньяк.

— Чей?

— Крымский.

— Попробуем.

Судя по настроению хозяина, гостевание не обещало быть скучным. И начиналось, как и принято в домах с охраною, с баньки. Хотя банька — это в России, притом по-фински, с сауной. У мэра Славка Тарасовича считалось, что гости к нему приезжают голодные и трезвые, им нужна обильная выпивка и обильная закуска. Но прежде, ломая традиции предков, гостей следовало помыть.

Испокон веков на берегах Днепра жили люди простые, умели храбро воевать, умели голодать и объедаться, но грязь выводили летом, в сезон от Ивана Купала до Ильи, до того дня, как Илья помочится в воду — лишний раз не рисковали простуживаться.

Уже через пятнадцать минут Славко Тарасович повел гостя в баньку. Русским, за исключением новых, такая и не снилась. Ее можно было сравнить разве что с римскими купальнями — все было из мрамора, включая бассейн с подогретой днепровской водой. Придонные фонари делали воду разноцветной. В мыльне были наборы всевозможных шампуней, в парилке — дубовые и березовые веники, в бутылках — на раскаленные камни — хлебный квас и пиво.

Отгороженный от бассейна стеклянной стеной стоял массивный дубовый стол. На столе — питье: от «миргородской» до французских коньяков. По заверению хозяина, все натуральное.

«А я к нему — с пойлом», — язвительно подумал Иван Григорьевич.

В баньке они были не первыми. Здесь уже резвились два молодых парня: высокий длиннорукий блондин с фигурой баскетболиста и смуглый, весь в черной шерсти, брюнет, по виду кавказец. Они сидели за дубовым столом, пили из массивных стеклянных кружек пиво, махровыми полотенцами вытирали вспотевшие липа. Славко Тарасович обратился к ним торжественно:

— Мои юные друзья, знакомьтесь, — показал на гостя, — мой школьный товарищ Иван Григорьевич Коваль. Расстались мы с ним, когда вас еще не было и в зачатии. А по сему случаю…

Длиннорукий отложил полотенце и тут Иван Григорьевич заметил, что лицо его обезображено шрамом. Этого человека с пунцовым шрамом через всю щеку он узнал сразу: да это же Витя Кувалда, рэкетир и меняла!

«Любопытно, как Славко представит своих юных друзей?»

Предугадывая желание хозяина, блондин уже наполнял рюмки. Налил полную доверху только что прибывшему гостю.

— С